"И вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним..." Апокалипсис. "Кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме и во тьме ходит, и не знает, куда идет, потому что тьма ослепила ему глаза". Иоанн Богослов. Эти две библейские цитаты вчерашний террорист выбрал эпиграфом для своего романа, обнажающего внутренний крах политического террора. "Если бы спросили меня сейчас в Европе, - пишет в 1909 году Мережковский, - какая книга самая русская и по какой можно судить о будущем России, после великих произведений Толстого и Достоевского, я указал бы на "Коня бледного". Это покажется преувеличенным, но, может быть, не таким чрезмерным, если помнить, что речь идет не столько о книге, сколько о том, что за нею. "Я сидел в тюрьме и ждал казни. Было какое-то странное равнодушие, не хотелось жить, но и умирать не хотелось... Не тревожил вопрос, как прожита жизнь; не рождалось сомнение, что там за темною гранью; вот помню: меня занимало, режет ли веревка, больно ль задыхаться, и часто вечером после поверки, когда на дворе затихал барабан, я пристально смотрел на желтый огонь лампы, стоявшей на покрытом хлебными крошками тюремном столе, и спрашивал себя: нет ли страха в душе? И отвечал: нет. Потому что мне было все все равно". У кого не было веревки на шее, тот не написал бы так. Может, художественнее, трогательнее, страшнее, - но не так".
Борис Савинков "Конь бледный"