Памяти журналиста
Нина Гришина размышляла о предстоящих в её жизни переменах. Говорила, обстоятельства складываются так, что вся семья должна собраться в одном месте, в Подмосковье. Дочка уже там обосновалась, сына (военного) тоже переводят в те края, там у неё сестра двоюродная, родительские могилы ближе. И она туда поедет…, к своим…, к детям.
Осенью успела съездить к сыну на Восток. Полгода собиралась, думали недели на две, неожиданно для нас задержалась там месяца на полтора. Нина хотела там обследоваться, жаловалась на глаза, сын записал на консультацию к профессору-офтальмологу. Профессор, видимо, её разочаровал: с глазами всё в порядке, возрастные изменения, не более того.
Проблемы со здоровьем оказались гораздо серьезнее. От сына вернулась не с творческим подъемом, как мы пророчили, а с каким-то душевным надломом, даже смеяться перестала. Вот тогда и заговорила она о переезде. Нам так и не удалось вернуть её к работе. Лишь замечали странности в её поведении. Но ведь она всегда была не от мира сего. Эта её кажущаяся простота, неопытность в обычных делах и наивность не по годам…, порой обескураживающая, раздражающая…, а глаза-то умные, искорка в них играет, словно наблюдает и выжидает твою реакцию. Засмеешься, махнешь рукой: да брось прикидываться, с тобой, Гришина, точно согрешишь!
Она была не от мира сего в хорошем смысле этого слова. Жила почти аскетически, своим узким мирком – с собакой и двумя кошками, в быту непритязательна, гулять по улице предпочитала одна, со своим четвероногим другом…, при встрече со знакомыми, которых, конечно же, было много, была ненавязчива, раскрывать свою душу не спешила, как любая мать, тосковала по детям, и, наверное, была одинока. Но как богат был её внутренний мир, как могла она наслаждаться грозой или снежной бурей, любоваться восходом солнца, часто наблюдаемым из окна своего жилища, как умела она слушать и слышать. И уж если писала о человеке, то так, чтоб душу тронуло, если лирическая зарисовка «из блокнота журналиста», то так, чтоб на сердце светлее стало, если газетная реплика по поводу какой-то острой темы, то так, чтоб за живое задело, совестно стало…
А те далекие авторские программы на телевидении в конце 90-х и позже. Думаю, многие назаровцы помнят удивительные сюжеты из жизни и ту тональность, которую придавал передачам спокойный, но неповторимый и незабываемый тембр её голоса. Я даже её газетные публикации читаю с присущими для неё интонациями. И те повторы, которые так свойственны для её материалов, всегда оказывались выигрышными. Не каждому журналисту звонят читатели и благодарят за написанное. Нине звонили.
И вот её нет. Вообще нет больше на белом свете! Она покинула его 7 июня. Шокирующая редакцию газеты новость! Нина прожила на новом месте, в родном Подмосковье, ровно месяц. Инсульт…, как выяснилось, повторный, как оказалось, смертельный…
А мы сейчас вспоминаем, как непросто дался ей этот переезд. Назарово был для неё городом, где с наибольшей силой проявился её творческий потенциал. Её мир рушился постепенно. В прошлом году ушла из жизни в родной Михайловке её близкая подруга, потом умерла любимая собака, полгода назад – кошка. Как не хотела она «пристраивать» у знакомых кота Чубайса, собиралась везти его на поезде. Как просила она подарить ей увиденную в квартире одного из наших работников мягкую игрушку, так напоминавшую ей умершую Чапу. И ведь взяла эту «собачку» с собой, в поездку! Как тяжело продавала она свою комнату, но эту важную и ответственную задачу возложила на своих знакомых, потому что для неё это было непосильным трудом… От нагрянувших хлопот она порой терялась в пространстве и времени. Она уже болела… Возможно, все эти, в общем-то обычные житейские дела, для неё оказались неслыханной моральной нагрузкой, даже перегрузкой, что и ускорило её кончину…
Одно радует, что своё последнее пристанище она нашла в дорогих её сердцу местах, что рядом дети, внуки, родственники. А для нас, Нина, ты остаешься живой, нам есть что вспомнить за годы совместной работы.
Ирина СЕДЬКО
| 0 |
0
